Пытаясь скрестить Восток с Западом, Тадаси Сузуки объявляет весь мир больницей и выкатывает на сцену калек в инвалидных колясках. Тем не менее, миф традиционного японского театра оказывается неистребим.
Большинство европейских режиссеров испытывают острый интерес к восточной культуре. Философия, принятый на Востоке образ жизни и театральные традиции часто кажутся панацеей от бед, обрушившихся на нашу цивилизацию. К восточному театру обращаются Питер Брук и Роберт Уилсон, Ариадна Мнушкина ставит Шекспира в стилистике японского театра "Но". Оказывается, существует и встречный интерес.
Японский режиссер Тадаси Сузуки (известный не меньше, чем те же Брук и Уилсон), утверждает, что занимается синтезом восточной и западной театральных традиций. Чтобы зрители могли убедиться в этом, в рамках театральной Олимпиады проводится настоящий фестиваль спектаклей режиссера. Москвичам показывают оперу "Видение Лира", драматические постановки "Электра", "Эдип" и "Юто".
Трудно поверить, но в театральных кругах страны восходящего солнца был момент повального увлечения теорией Станиславского. Основатель "Новой школы" ("Син-геки") по имени Осанай, объявивший традиционный театр пережитком прошлого, приезжал в Москву наблюдать работу Станиславского над "Вишневым садом" во МХАТ. С чисто японским усердием он делал поминутные записи всего сказанного и сделанного, а потом в Токио поставил чеховскую пьесу, воспроизводя до мельчайших деталей московские записи.
Режиссеры "Новой школы" заставляли актеров изучать школу Станиславского и делали копии мхатовских спектаклей. Но идеи психологического театра в Японии долго не продержались. Поколение нонконформистов (к их числу принадлежал Сузуки) в 60-е годы погрузилось в эксперименты: они играли спектакли в палатках, устраивали уличные представления и изучали театральные теории Антонена Арто.
От авангарда молодой режиссер перешел к изучению античных трагедий. Сузуки создал теорию, согласно которой исполнители должны черпать энергию непосредственно из земли - а затем и придумал специальную систему тренинга. Участники его мастер-классов учились в разных ритмах топать ногами, стараясь обрести искомую связь с землей. Режиссер искал новый сценический язык, соединяя античные тексты и эстетику театров "Но" и "Кабуки". Сузуки стали сравнивать с Акиро Куросавой, в своих фильмах переносившим действие трагедий Шекспира в атмосферу средневековой Японии. Подобно античным трагедиям, "Электра" играется в пространстве с минимумом декораций. Ведущая тема - власть рока, стихийной силы, ломающей человеческую судьбу.
В "Электре" (она была показана на I театральной Олимпиаде) еще чувствуется влияние идей "театра жестокости" Арто. "Весь мир больница, в нем женщины и мужчины - пациенты", - пишет Сузуки в заметках к спектаклю, переделав хрестоматийную цитату. Действие происходит в сумасшедшем доме. Хор превратился в группу калек, разъезжающих в инвалидных креслах. В его пластике соединились придуманные Сузуки упражнения и эстетика японского традиционного театра "Но", где верхняя часть тела актера оставалась неподвижной. Хор двигает коляски ногами, то изо всех сил топает, то ступает на цыпочках, будто балерины на пуантах. Электра (Юкихо Сайто) большую часть спектакля неподвижно сидит на полу. Только нервный ритм ударных инструментов передает внутреннее состояние героини. Кажется, будто она прижимается к земле, черпая из нее энергию. Элекстра скрывает свои чувства, пока не придет время ее монолога. И тут она стремительного поднимается и произносит его, буквально захлестывая зрителей потоком энергии.
"Эдип" (его показывали на II театральной Олимпиаде) уже совсем не похож на авангардный спектакль. Из пластики героев исчезают внешние элементы тренинга, придуманного Сузуки. Так человек, изучающий иностранный язык, занимается грамматикой, пока не настанет момент, когда о ней уже не нужно думать. Большую часть спектакля актеры стоят неподвижно, лицом к зрителям, похожие на застывшую японскую миниатюру. Эдип (Кийосими Нийхори) загадочен, будто Сфинкс. Несмотря на фронтальную мизансцену, герои произносят свои реплики, не обращая внимания на публику. Их низкие голоса звучат как музыка, недоступная для понимания зрительного зала. В спектаклях Сузуки и раньше не было синхронного перевода, но в "Эдипе" это воспринимается как своеобразный режиссерский манифест. Из нового театрального языка Сузуки явно исчезают последние следы европейского влияния. В "Эдипе" от него осталась только пьеса.
Похоже, что миф японского традиционного театра, который разрушали в этой стране сначала последователи Станиславского, а потом авангардисты, оказался неистребимым. Новый спектакль режиссера "Юто" (который идет на сцене "Школы драматического искусства 26-27 июня) сделан по пьесе традиционного японского театра "Но", для которой Сузуки придумал новую сценографию и освещение. Синтеза восточных и западных театральных идей не обещаю, но зрелище будет уникальным. Впрочем, возможно, часть режиссерских идей ускользнула от моего европейского взгляда. Недосягаемый для нас смысл японского искусства часто сравнивают с пятнадцатым (невидимым) камнем сада Ренадзи.
