Избранные статьи

политика - экономика - общество - технологии -

Конфуций - любимый наставник коммунистов

Общество должно управляться не только властью закона, но и нормами, правилами поведения, нравственными убеждениями, силой примера. С такой идеей выступил Цзян Цзэминь, генеральный секретарь правящей компартии Китая.

ДЭ (добродетель, достоинство, моральная сила) — одна из фундаментальных категорий китайской философии в партийных документах никогда не фигурировала. Идея добродетельного правления принадлежит Конфуцию — великому старцу, жившему более 25 столетий назад и сыгравшему уникальную роль в формировании национального характера, мировоззрения и культуры китайцев.

Генсек обратился к Конфуцию не случайно. Накануне грядущих этой осенью самых больших кадровых изменений за четверть века реформ (на политическом поле появится новое поколение лидеров) он предложил для решения сонма проблем некий сплав между китайским социализмом и древней мудростью Конфуция. Цель Цзяна очевидна: повысить авторитет правящей партии, ведь коррупция пышным цветом цветет во всех эшелонах власти и отнесена к категории "жизни и смерти" партии. А великий старец говорил: "Благородный человек знает долг, низкий — выгоду".

В предместье Пекина, в часе езды от столичной сутолоки, открылась школа, где дети с воодушевлением декламируют нараспев изречения Конфуция. "Почтительность без ритуала приводит к суетливости. Осторожность без ритуала — к боязливости. Смелость без ритуала — к смуте. Прямота без ритуала — к грубости". Да, Конфуций придавал большое значение обрядовой форме жизни, приличиям, ритуалу. Но не ради них самих, а ради совершенствования человека.

В городе Цюйфу, на родине Конфуция, за массивными каменными воротами с пышным названием "Врата мудреца, соответствовавшего времени", стоит беседка с иероглифами "Абрикосовый алтарь". По преданию, именно так называлось место, где Конфуций беседовал с учениками. То была первая частная школа в истории Китая. Плата за обучение чисто символическая — связка сушеного мяса. Один из учеников, сраженный очередным афоризмом Учителя, записал его на поясе. После к нему добавились другие изречения, которые потом стали книгой "Луньюй" — "Беседы и суждения", составление которой, по преданию, ученики закончили уже после смерти Учителя.

Экспериментальная школа под Пекином — единственная в Китае, где пять конфуцианских добродетелей — ЖЭНЬ — гуманность, И — справедливость, ЛИ — вежливость, ЧЖИ — разумность, СИНЬ — верность — являются основой учебной программы. Интерес к Учителю растет, и, по данным пекинской газеты "Бэйцзин ваньбао", уже 1,5 млн школьников по всему Китаю декламируют конфуцианские тексты. Но мудрость Конфуция не является там ведущей дисциплиной, да и сами тексты адаптированы к современному восприятию. В экспериментальной школе, напротив, исходят из стародавней истины: книга есть нечто священное, ее нельзя переводить на современный язык, надо пытаться понять мышление древних. Но ведь Конфуций предупреждал, что размышление без учения опасно, а учение без размышления бесполезно. Не готовят ли в этой школе начетчиков? "Если чтить предков, с моралью у народа будет все в порядке, — парирует Лю Иньфан, долгие голы проработавшая в государственной школе, где Конфуцию уделялось лишь несколько строк в учебнике. — Мы возвращаем детей к истокам, эксплуатируя свойства человеческой памяти: особенно остро запоминать до 14 лет. Каждое действие — ко времени, считал Учитель. Повзрослеют — поймут".

Финансирует школу живущий в США преуспевающий китайский художник Ся Цзиншань. Духовный наставник — Шу И, сын китайского писателя Лао Шэ, трагически погибшего в пору "великой пролетарской культурной революции", когда под предлогом борьбы со старой культурой свершалось беспримерное насилие над личностью. Сама логика политической жизни того времени (1966-1976) неизбежно вела власти к конфронтации с Конфуцием. Ведь он завещал такие этические ценности, как милосердие, социальный мир, склонность к компромиссам, уважение к старшим, неприятие доносов. Но они не вписывались в эпоху, которую потом назовут "годами хаоса и бедствий". Мудрый Конфуций призывал правителей не отнимать драгоценное время у народа, дать ему возможность выращивать хлеб. А Мао Цзэдун требовал не забывать о классовой борьбе ежечасно, ежеминутно, вносить ее в каждую семью. Мао претендовал на то, чтобы та идеология, которую он создавал, сменила конфуцианство и Благодарный человек знает долг, низкий — выгоду.

Впрочем, он был еще и великим гроссмейстером политического жонглирования. Кампания критики Конфуция, которую он инспирировал, была направлена и против тех политиков, которые мешали его экспериментам над нацией. Одним из них был Дэн Сяопин, которого в ту пору окрестили "современным Конфуцием". Его неоднократно вынуждали уйти с политической сцены. Но человек социального долга, как тот благородный конфуцианский муж, что служил "делу, а не лицам", он говорил своим сторонникам: "Надо отстаивать свои взгляды и не бояться, что вас свергнут во второй раз".

Его час пришел после смерти Мао Цзэдуна. В конце 70-х, разрабатывая стратегию реформ, которые должны были взбудоражить древнюю цивилизацию, он обратился к традиционным ценностям, которые дороги народу. Конфуций мечтал об "обществе малого благоденствия". И именно этим словом — "сяокан" — Дэн обозначил цель, связав с ней завершение своей карьеры. Российский востоковед Леонард Переломов, наш главный знаток Конфуция, считает: патриарх китайских реформ осуществил тщательно продуманную акцию возвращения Китайской Народной Республики из изоляции на традиционные конфуцианские рельсы, дабы страна заняла достойное место в мире. И прежде всего — в конфуцианском культурном регионе, где исторически тяготеют к философии, искусству и политической культуре Древнего Китая.

В то время, когда в Китае свирепствовала антиконфуцианская кампания, в Японии, Южной Корее, Сингапуре, Гонконге и на Тайване обратились к учению мудреца, которое, оказывается, может не только помочь гражданскому согласию, но и способствовать повышению творческого потенциала общества. Руководители этих стран именовали свой капитализм "конфуцианским". Стареющий лидер понимал, что только он — с его непререкаемым авторитетом — сможет помочь Китаю вырваться из культурной изоляции. И Дэн совершает невозможное: сохраняя внешне приверженность марксизму, он возвращает страну в конфуцианский культурный регион. Преодоление отставания стало национальной идеей Китая, которую подхватила диаспора — миллионы этнических китайцев, живущих за пределами страны. Именно на них приходится три четверти всех иностранных инвестиций в страну. Некоторые ученые полагают, что и возвращение Гонконга в Китай по схеме Дэна "одно государство — две системы" было продолжением идеи Конфуция "хэ эр бу тун" — "единство без унификации".

Но возможна ли адаптация конфуцианства к реалиям Китая — социалистической страны, провозгласившей марксизм-ленинизм своим конституционным принципом? Китайцы, как и англичане, относятся к принципам "со щепоткой соли". Политолог Ван Шань, например, не исключает, что на смену марксизму-ленинизму вполне может прийти национальная идея, которая объединит всех китайцев. Дэн Сяопин был адвокатом социализма с китайской спецификой. Акцент на второй части формулы развязал ему руки: "Какой смысл в ярлыках — капиталистический, социалистический. Главное — повышение жизненного уровня народа". А его преемник Цзян Цзэминь выступил с идеей слияния марксизма с элементами конфуцианской морали: общество должно управляться не только властью закона, но и нормами поведения, нравственными убеждениями, силой примера. Борьба с коррупцией достигла в КНР апогея, Цзян отнес ее к категории "жизни и смерти правящей партии". Лидер обратился за помощью к образу добродетельного конфуцианского мужа.

Уживется ли конфуцианство с модернизацией и сопутствующей ей коммерциализацией жизни? Не слишком ли наивен образ благородного мужа, преодолевающего корыстные наклонности в условиях рынка, когда господствует жесткий материальный взгляд на вещи. Появился "модернизированный" тип китайца, чуждый многим традиционным ценностям, не считающий скромность и бескорыстие добродетелью. При всем при том "новые китайцы" остаются китайцами. В склонности к традиции они не видят признака косности мысли. Иероглифическая письменность, с которой страна вступает в электронный век, создала особый тип мышления, в основе которого не слова, а образ. Как считает китаист Владимир Малявин, хотя формально модернизация прямо противоположна установкам китайской традиции, у этих двух феноменов есть нечто общее. Они равно враждебны предвзятым мнениям и идеологическим предрассудкам. Может быть, крайности сойдутся?

Несколько лет назад в усадьбе Конфуция, хранящей непрерывность семейной традиции мудреца на протяжении 25 веков, я встретился с Кун Фаньином, который относится к 74-му поколению рода. Правда, он не прямой наследник: ведь в этой фамилии 60 ветвей. Кун возглавляет различные общества по изучению наследия Конфуция, автор многих книг. "Многое предстоит сделать, чтобы отделить истинного Конфуция от того, каким он предстает в изображении недобросовестных комментаторов. Так, например, когда Учитель говорил: "Государь должен быть государем, чиновник — чиновником, отец — отцом, а сын — сыном", он имел в виду не социальное неравенство, а то, что каждый обязан делать свое дело согласно положению в обществе.

Создатели экспериментальной школы под Пекином надеются, что их благодетель увеличит пожертвования или найдутся другие меценаты, и неполная средняя школа станет полной. Тогда они более внятно смогут доказать свою правду. Сейчас в Китае думают над новой моделью образования. Идеологическая — устарела. Рыночная не соответствует природе цивилизации, уникальность которой в непрерывной преемственности, связывающей древность с настоящим. Может быть, логичен сплав модернизации и традиции? А в школьных классах словно слышится голос Учителя: "Не беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты его. Не беспокойся о том, что тебя не знают в обществе. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы о тебе знали".


Источник: Время МН, 10.07.2002, Сергей Шеин

ВЫСКАЗАТЬ СВОЕ МНЕНИЕ В ФОРУМЕ <<<